В.И.Ленин

НАЦИОНАЛЬНЫЙ ВОПРОС В НАШЕЙ ПРОГРАММЕ

В проекте партийной программы мы выставили требова­ние республики с демократической конституцией, обеспе­чивающей, между прочим, «признание права на самоопреде­ление за всеми нациями, входящими в состав государства». Такое  программное  требование  многим  казалось  недо­статочно ясным, и в №33 «Искры», говоря о манифесте армян­ских социал-демократов, мы объяснили значение этого пункта следующим образом. Социал-демократия всегда будет бо­роться против всякой попытки путем насилия или какой бы то ни было несправедливости извне влиять на национальное самоопределение. Но безусловное признание борьбы за свободу самоопределения вовсе не обязывает нас поддерживать всякое требование национального самоопределения. Социал-демократия, как партия пролетариата, ставит своей положительной и главной задачей содействие самоопределению не народов и наций, а пролетариата в каждой национальности. Мы должны всегда и безусловно стремиться к самому тесному соединению пролетариата всех национальностей, и лишь в отдельных, исключительных случаях мы можем выставлять и активно поддерживать требования, клонящиеся к созданию нового классового государства или к замене полного политического единства государства более слабым федеративным единством и т.п.

Такое толкование нашей программы по национальному вопросу вызвало решительный протест со стороны Поль­ской социалистической партии (ППС). В статье: «Отно­шение российской социал-демократии к национальному вопросу» («Przedswit», март 1903 г.) ППС возмущается этим «удивительным» толкованием и «туманностью» нашего «таинственного» самоопределения, обвиняет нас и в доктри­нерстве и в «анархическом» взгляде, будто «рабочему нет дела ни до чего, кроме совершенного уничтожения капита­лизма, так как, мол, язык, национальность, культура и т. п. суть только буржуазные вымыслы» и пр. Стоит оста­новиться со всей подробностью на этой аргументации, обнаруживающей едва ли не все столь обычные и столь распространенные недоразумения среди социалистов по на­циональному вопросу.

Почему  так  «удивительно»  наше  толкование? почему усматривается в нем отступление от «буквального» смысла? Неужели�  признание�  права  на�  самоопределение�  наций требует поддержки всякого требования всякой нации само­определяться? Ведь признание права всех граждан устраи­вать свободные союзы вовсе не обязывает нас, социал-демо­кратов, поддерживать образование всякого нового союза, вовсе не мешает нам высказываться и агитировать против нецелесообразности и неразумности идеи образовать та­кой-то новый союз. Мы признаем право даже иезуитов вести свободную агитацию, но мы боремся (не полицейски боремся, конечно) против союза иезуитов и пролетариев. Поэтому, когда «Przedswit» говорит: «если это требование свободного самоопределения должно быть понято буквально (а такое значение ему мы доселе придавали), в таком случае оно бы нас удовлетворило», — то совершенно очевидно, что от бук­вального смысла программы отступает именно ППС. Нелогичность ее вывода с формальной стороны несомненна.

Но мы не хотим ограничиться формальной проверкой нашего толкования. Поставим прямо вопрос и по существу: безусловно ли должна социал-демократия требовать всегда национальной независимости или лишь при известных условиях и при каких именно? ППС всегда решала этот вопрос в пользу безусловного признания, и нас нисколько не удивляет поэтому ее нежность к русским социалистам-революционерам, которые требуют федеративных государ­ственных порядков, высказываясь за «полное и безуслов­ное признание права на национальное самоопределение» («Революционная Россия» № 18, статья «Национальное порабощение и революционный социализм»). К сожалению, это не более, как одна из тех буржуазно-демократических фраз, которые в сотый и в тысячный раз показывают насто­ящую природу так называемой партии так называемых со­циалистов-революционеров. Поддаваясь на приманку этих фраз, прельщаясь этой шумихой, ППС в свою очередь дока­зывает этим, как слаба в ее теоретическом сознании и в ее политической деятельности связь с классовой борьбой пролетариата. Интересам именно этой борьбы должны мы подчинять требование национального самоопределения. В этом именно условии и состоит отличие нашей постановки национального вопроса от буржуазно-демократической поста­новки его. Буржуазный демократ (а также идущий по его стопам современный социалистический оппортунист) вооб­ражает, что демократия устраняет классовую борьбу, и по­тому ставит все свои политические требования абстрактно, огульно, «безусловно», с точки зрения интересов «всего на­рода» или даже с точки зрения вечного нравственного прин­ципа-абсолюта. Социал-демократ беспощадно разоблачает эту буржуазную иллюзию везде и всегда, выражается ли она в отвлеченной идеалистической философии или в постановке безусловного требования национальной независимости.

Если нужно еще доказывать, что марксист не может иначе, как условно и именно под указанным выше усло­вием, признавать требование национальной независимости, то мы приведем слова писателя, защищавшего с марксист­ской точки зрения выставление польскими пролетариями требования независимой Польши. Карл Каутский писал в 1896 году в статье «Finis Poloniae?» : «Раз только поль­ский пролетариат займется польским вопросом, он не мо­жет не высказаться за независимость Польши, он не может, следовательно, не приветствовать каждого шага, который уже теперь может быть сделан в этом направлении, по­скольку такой шаг вообще совместим с классовыми инте­ресами международного борющегося пролетариата.

Эту оговорку, — продолжает Каутский, — во всяком случае необходимо сделать. Национальная независимость не так неразрывно связана с классовыми интересами борюще­гося пролетариата, чтобы должно было стремиться к ней безусловно, при всяких обстоятельствах. Маркс и Энгельс с величайшей решительностью выступали за объединение и освобождение Италии, но это не помешало им выска­заться в 1859 году против союза Италии с Наполеоном» («Neue Zeit» XIV, 2, S. 520).

Вы видите: Каутский категорически отвергает безуслов­ное требование независимости наций, категорически тре­бует постановки вопроса не только на историческую вооб­ще, но именно на классовую почву. И если мы обратимся к постановке польского вопроса Марксом и Энгельсом, то мы увидим, что именно так ставили его и они с самого на­чала. «Новая Рейнская Газета» уделила много места поль­скому вопросу и решительно требовала не только независи­мости Польши, но и войны Германии с Россией за свободу Польши. В это же самое время, однако, Маркс обрушился на Руге, который говорил за свободу Польши в Франкфурт­ском парламенте,  решая  польский  вопрос при помощи одних только буржуазно-демократических фраз о «позор­ной несправедливости», без всякого исторического анализа. Маркс не принадлежал к числу тех педантов и филистеров от революции, которые всего больше боятся «полемики» в революционные исторические моменты.  Маркс осыпал беспощадными сарказмами «гуманного» гражданина Руге, показывая ему на примере угнетения южной Франции се­верною, что не всякое национальное угнетение и не всегда вызывает законное, с точки зрения демократии и проле­тариата,�  стремление  к  независимости. � Маркс  ссылался на особые социальные условия, в силу которых «Польша сделалась�  революционною�  частью�  России,�  Австрии�  и Пруссии...�  Даже�  польское�  дворянство,��  стоявшее�  еще частью на феодальной почве, примкнуло с беспримерным самоотвержением к демократически-аграрной революции. Польша была уже очагом европейской демократии, когда Германия прозябала еще в самой пошлой конституционной и напыщенно-философской идеологии... Покуда мы (немцы) помогаем угнетать Польшу, покуда мы приковываем часть Польши к Германии, — мы остаемся сами прикованными к России и к русской политике, мы не можем и у себя дома освободиться радикально  от патриархально-феодального абсолютизма. Создание демократической Польши есть пер­вое условие создания демократической Германии».

Мы процитировали эти заявления так подробно, ибо они наглядно показывают, при каких исторических условиях сложилась та постановка польского вопроса в международ­ной социал-демократии, которая держалась почти всю вторую половину XIX века. Не обращать внимания на из­менившиеся с тех пор условия, отстаивать старые решения марксизма, значит быть верным букве, а не духу учения, значит повторять по памяти прежние выводы, не умея воспользоваться приемами марксистского исследования для анализа новой политической ситуации. Тогда и те­перь, — эпоха последних буржуазных революционных дви­жений и эпоха отчаянной реакции, крайнего напряжения всех сил накануне революции пролетарской, отличаются между собою самым явным образом. Тогда революционною была именно Польша в целом, не только крестьянство, но и масса дворянства. Традиции борьбы за национальное освобождение были так сильны и глубоки, что после пора­жения на родине лучшие сыны Польши шли поддерживать везде и повсюду революционные классы; память Домбровского и Врублевского неразрывно связана с величайшим движением пролетариата в XIX веке, с последним — и, бу­дем надеяться, последним неудачным — восстанием париж­ских рабочих. Тогда полная победа демократии в Европе была действительно невозможна без восстановления Поль­ши. Тогда Польша была действительно оплотом цивилиза­ции против царизма, передовым отрядом демократии. Теперь правящие классы Польши, шляхта в Германии и Австрии, промышленные и финансовые тузы в России выступают в качестве сторонников правящих классов в угнетающих Польшу странах, а наряду с польским пролетариатом, геройски перенявшим великие традиции ста­рой революционной Польши, борется за свое освобождение пролетариат немецкий и русский. Теперь передовые пред­ставители марксизма в соседней стране, внимательно наблюдающие политическое развитие Европы и полные со­чувствия к геройской борьбе поляков, признают тем не ме­нее прямо: «Петербург сделался в настоящее время гораздо более важным революционным центром, чем Варшава, русское революционное движение имеет уже более крупное международное значение, чем польское». Так отозвался Каутский еще в 1896 г., защищая допустимость требования восстановления Польши в программе польских социал-демократов. А в 1902 году Меринг, исследуя эволюцию польского вопроса с 1848 года по настоящее время, пришел к такому выводу: «Если бы польский пролетариат захотел написать на своем знамени восстановление польского клас­сового государства, о котором и слышать не хотят сами господствующие классы, то он разыграл бы историческую шуточную комедию: с имущими классами такое приключе­ние бывает (как, например, с польским дворянством в 1791 году), но рабочий класс не должен опускаться до этого. Если же эта реакционная утопия извлекается на свет божий для того, чтобы привлечь на сторону пролетар­ской агитации те слои интеллигенции и мелкой буржуазии, среди которых находит еще известный отклик националь­ная агитация, тогда эта утопия вдвойне заслуживает осу­ждения, как проявление того недостойного оппортунизма, который приносит в жертву ничтожным и дешевым успехам минуты глубокие интересы рабочего класса.

Эти интересы категорически повелевают, чтобы польские рабочие во всех трех государствах, разделивших Польшу, боролись вместе со своими товарищами по классовому положению плечо с плечом, без всякой задней мысли. Прошли те времена, когда буржуазная революция могла создать свободную Польшу; в настоящее время возрождение Польши возможно лишь посредством социальной револю­ции, когда современный пролетариат разобьет свои цепи». Мы вполне подписываемся под таким выводом Меринга. Заметим только, что этот вывод остается безупречно пра­вильным и в том случае, если в аргументации мы не пойдем так далеко, как идет Меринг. Несомненно, что теперешнее положение польского вопроса коренным образом отли­чается от того, что было 50 лет тому назад. Но нельзя считать вечным это теперешнее положение. Несомненно, что классовый антагонизм далеко отодвинул теперь на задний план национальные вопросы, но нельзя категори­чески утверждать, не рискуя впасть в доктринерство, что невозможно временное появление на авансцене политиче­ской драмы и того или другого национального вопроса. Несомненно, что восстановление Польши до падения капи­тализма крайне невероятно, но нельзя сказать, чтобы оно было абсолютно невозможно, чтобы польская буржуазия не могла при известных комбинациях встать на сторону независимости и т. д. И русская социал-демократия нисколько не связывает себе рук. Она считается со всеми возможными, даже со всеми вообще мыслимыми комбинаци­ями, когда выставляет в своей программе признание права на самоопределение наций. Эта программа нисколько не исключает того, чтобы польский пролетариат ставил своим лозунгом свободную и независимую республику польскую, хотя бы даже вероятность, осуществимости этого до социа­лизма была совершенно ничтожна. Эта программа требует лишь, чтобы действительно социалистическая партия не раз­вращала пролетарское сознание, не затемняла классовой борьбы, не обольщала рабочий класс буржуазно-демокра­тическими фразами, не нарушала единства современной по­литической борьбы пролетариата. Именно в этом условии, под которым только мы и признаем самоопределение, за­ключается вся суть. Напрасно старается ППС представить дело так, будто ее отделяет от немецких или русских социал-демократов отрицание ими права на самоопределе­ние, права стремиться к свободной независимой республике. Не это, а забвение классовой точки зрения, затемнение ее шовинизмом, нарушение единства данной политической борьбы — вот что не позволяет нам видеть в ППС действи­тельно рабочей социал-демократической партии. Вот, на­пример, какова обычная постановка вопроса у ППС:«...мы можем лишь ослабить царизм, оторвав Польшу, а свергнуть его должны русские товарищи». Или еще: «...мы бы просто, по уничтожении самодержавия, определили свою судьбу таким образом, что отделились бы от России». Посмотрите, к каким чудовищным выводам приводит эта чудовищная логика даже с точки зрения программного требования вос­становления Польши. Так как одним из возможных (но, при господстве буржуазии, безусловно не обеспеченных на­верное) последствий демократической эволюции является восстановление Польши, поэтому польский пролетариат не должен бороться совместно с русским за низвержение царизма, а «лишь» за ослабление его путем отторжения Польши. Так как русский царизм заключает все более тес­ный союз с буржуазией и правительствами немецкими, австрийскими и т. д., поэтому польский пролетариат дол­жен ослаблять свой союз с русским, немецким и прочим пролетариатом, с которым он борется сейчас против одного и того же гнета. Это означает не что иное, как принесение в жертву самых насущных интересов пролетариата буржуазно-демократическому пониманию национальной неза­висимости. Распадение России, к которому хочет стремиться ППС в отличие от нашей цели свержения самодержавия, остается и будет оставаться пустой фразой, пока экономи­ческое  развитие  будет  теснее  сплачивать  разные  части одного политического целого, пока буржуазия всех стран будет соединяться все дружнее против общего врага ее, пролетариата, и за общего союзника ее: царя. А зато распадение сил пролетариата, страдающего сейчас под гнетом этого самодержавия, является печальной действительно­стью, является прямым результатом ошибки ППС, прямым результатом ее преклонения пред буржуазно-демократиче­скими формулами. Чтобы закрыть глаза на это распадение пролетариата, ППС приходится опускаться до шовинизма, излагать, напр., взгляды русских социал-демократов следующим образом:  «мы (поляки) должны ждать социаль­ной революции,  а до того времени�  терпеливо�  сносить национальный гнет». Это прямая неправда. Не только не советовали никогда ничего подобного русские социал-демо­краты, а, напротив, они сами борются и зовут весь русский пролетариат бороться против всякого национального гнета в России, они ставят в свою программу не только полную равноправность языка, национальности и проч., но и при­знание права за каждой нацией самой определить свою судьбу. Если, признавая это право, мы подчиняем нашу поддержку требований национальной независимости инте­ресам пролетарской борьбы, то только шовинист может объяснять нашу позицию недоверием русского к инородцу, ибо на самом деле позиция эта обязательно должна выте­кать из недоверия сознательного пролетария к буржуазии. ППС смотрит так, что национальный вопрос исчерпывается противоположением:  «мы» (поляки) и «они» (немцы, рус­ские и проч.). А социал-демократ выдвигает на первый план противоположение: «мы�—пролетарии и «они» — буржуа­зия. «Мы», пролетарии, видели десятки раз, как буржуазия предает интересы свободы, родины, языка и нации, когда встает пред ней революционный пролетариат. Мы видели, как французская буржуазия в момент сильнейшего угне­тения�  и  унижения�  французской��  нации��  предала�  себя пруссакам, как правительство национальной обороны пре­вратилось в правительство народной измены, как буржуа­зия угнетенной нации позвала на помощь к себе солдат угнетающей нации для подавления своих соотечествен­ников-пролетариев, дерзнувших протянуть руку к власти. И вот почему, не смущаясь нисколько шовинистическими и оппортунистическими выходками, мы всегда будем гово­рить польскому рабочему: только самый полный и самый тесный союз с русским пролетариатом способен удовлетворить требованиям текущей, данной политической борьбы против самодержавия, только такой союз даст гарантию полного политического и экономического освобождения.

То, что мы сказали о польском вопросе, применимо целиком и ко всякому другому национальному вопросу. Проклятая история самодержавия оставила нам в наслед­ство громадную отчужденность рабочих классов разных народностей, угнетаемых этим самодержавием. Такая от­чужденность есть величайшее зло, величайшая помеха в борьбе с самодержавием, и мы не должны узаконивать это зло, освящать это безобразие никакими «принципами» партийной особности или партийной «федерации». Проще и легче, конечно, идти по линии наименьшего сопротивления и устраиваться каждому в своем уголке по правилу: «моя хата с краю», как хочет теперь устроиться и Бунд. Чем больше сознаем мы необходимость единства, чем тверже убеждены мы в невозможности общего натиска на самодержавие без полного единства, чем резче выступает обязательность централистической организации борьбы при наших политических порядках, — тем меньше склонны мы довольствоваться «простым», но кажущимся и глубоко фальшивым по своей сущности решением вопроса. Если нет сознания вреда от отчужденности, если нет желания покон­чить во что бы то ни стало и радикально с этой отчужден­ностью в лагере пролетарской партии, — тогда не надо и фиговых листочков «федерации», тогда не к чему и браться за решение вопроса, который одна «сторона» не  хочет в сущ­ности и решать, тогда лучше предоставить урокам жизнен­ного опыта и действительного движения убеждать в необ­ходимости централизма для успеха борьбы пролетариев всякой народности, задавленной самодержавием, против этого самодержавия и против международной, все теснее объединяющейся буржуазии.